Фик на Jest-фест. Автор будет указан по окончании голосования.
Апд. Автор — Doubleclouder.
Название: нет
Вселенная: совершенное АУ
Рейтинг: G
Жанр: треключения
Направленность: джен
***
Было тихо. Зимний лес остывал после яростно-огненного, грохочущего, звенящего от криков и мелко дрожащего от сотен разрывов дня. Дня, насквозь пропитавшегося запахами тола, пороха, вывороченного торфа, жжёного металла…
Остывала земля. Остывали, исходя тонким дымком, покалеченные осины. Остывали свежие холмики земли, отмеченные тонкими стелами из сплетённых ветвей. Медленно, неохотно остывал костёр, последними угольями освещая спящих вповалку прямо на земле, меж тощими осинками, бойцов.
Остывали останки бункеров — треклятых, неуязвимых бункеров, весь день заливавших мёрзлые поля плотным огнём, огрызавшихся плевками огнемётов и чахоточным кашлем пулемётных очередей — треклятых бункеров, взлетевших вдруг на воздух, когда до них было уже рукой подать…
Остывали покалеченные тела танков — скопившихся здесь, наверное, ещё с самого начала войны: уже потемневших, облезших, вросших в пашню… Быть может, уничтоженных когда-то огнём всё тех же неуязвимых бункеров.
***
Было тихо. Настолько тихо, что нарушить тишину чуть более, чем шёпотом казалось невозможным, недопустимым святотатством… Шёпотом она и была нарушена. Строгим, гневным, но всё же шёпотом:
— Симаненко! Опять на посту куришь?!
Чуть тлевший в ночи огонёк цигарки рассыпался искрами.
— Товарищ лейтенант! — загнусавил в ответ приглушённый басок — Та я шо? Нема ж никОго! Фрицев всех вчерась полОжили!
— Разговорчики! — шёпот сорвался на яростный хрип — Объявляю выговор!
— Товарищ лейтенант! Та за шо ж?!
— Разговорчики, я сказал! Я ж тебя, Симаненко, от самого штаба учуял!!
— Ну товарищ лейте… — Симаненко осёкся.
Вдалеке, над верхушками деревьев, скользнула тень.
читать дальшеСкользнула быстро и бесшумно, как умеют скользить разве что совы . Очень большие совы… Или же просто сова была сильно ближе, чем показалось?
А старшина тем временем старался. Песочил вовсю. Воспитывал. Удивительно шла ему фамилия Песочный!
— …строгий выговор! Понял?! И чтобы я тебя на посту курящим больше не видел!
— Есть выговор — обречённо выдохнул неудачливый часовой.
Земля под подошвами чуть вздрогнула. Симаненко вопросительно оглянулся на лейтенанта. Но тот, видно, не заметил ничего: повернулся и зашагал «в штаб» — к офицерскому костерку — прямо и строго, полностью удовлетворённый проведенной воспитательной работой. С других постов, правда, тоже никто не спешил поднимать тревогу…
«Почудилось?»
Но ветерок, пахнувший от бункеров, принёс запах свежего дыма. Не кислого толового, пропитавшего лес, землю и, кажется, сам воздух на километры вокруг, а сладковатого бензинового. Или, если точнее, того, что оставляет за собой хорошо сгоревший авиационный керосин.
Симаненко вздохнул, оглянулся на невидимый в ночной темени «штаб», куда ушёл Песочный, поплевал на ладони и единым духом оказался на вершине толстенькой старой осины. Покряхтел, уставляя ноги на ветки потолще, да елозя спиной по стволу и, наконец, замер, практически слившись с кроной.
«Таж мыслывцем був до вийны!» — думал Симаненко с укоризной, до рези в глазах вглядываясь в темноту леса в той стороне, где мелькнула быстрая тень — «На ведмидя ходыв, на лося ходыв, лисицу быв… У лису, вважай, рос. Та хиба ж Песочный спытаэ? Йому дисциплыну подавай…»
А спорить с начальством Симаненко не любил. Отучили в своё время.
Было тихо. По-ночному тихо. Здесь, на высоте, дул, слегка раскачивая осинник, свежий ночной ветерок. Внизу, под кронами, сгустилась тьма — в которой Симаненко, как ни вглядывался, так и не смог различить ни искорки, ни отблеска, ни какого другого следа затаившегося врага. Да и шума подозрительного тоже ниоткуда не доносилось…
Симаненко хотел было уже спускаться обратно. Но осину вдруг тряхнуло, да так что он едва не слетел со своего насеста — едва поспел обхватить руками ствол за спиной. Внизу послышались возня, тихий скрежет, неразборчивый сердитый бубнёж…
Симаненко уже набирал воздух в грудь, уже готовился разорвать ночную тишину истошным воплем, но глянул вниз, и растущее в горле «Трево-ога!» вырвалось наружу неразборчивым свистящим, на пределе дыхания: «Осспадиспасимяиппомилуй!»: там, внизу, в редком осиннике, один за другим поднимались танки. Остовы боевых машин — казалось, вросших давно в землю — складывались, переламывались, выпускали руки-ноги и, тихонько полязгивая и поскрежетывая, ковыляли, собираясь в кучку — под этой самой осиной. А один — уже стоял, привалившись уродливым боком к тонкому стволу.
«Господи, иже еси на небеси!» — припомнил Симаненко. Там полагалось говорить что-то дальше, но дальше он, как идейный атеист, никогда не запоминал и потому продолжал повторять, неслышно шлёпая губами: «Господи иже еси на небеси! Господи иже еси!» — истово крестя зашитый во внутреннем кармашке гимнастёрки партбилет. Поднял глаза к небу — в надежде, что морок уйдёт сам собой — и едва не застонал от отчаяния: на ночной лес по убийственно крутой траектории падали «мессершмиты». Бесшумно. Без единого звука.
Симаненко зажмурился. Потряс головой. И открыл глаза как раз вовремя, чтобы увидеть, как «мессеры» на лету выворачиваются наизнанку, прежде чем нырнуть в непроглядную черноту под кронами.
— Ну что, братцы? — просипело тем временем снизу. — Дадим жару асам?
В ответ тихо брякнул металл.
— За что, батя?! — обиженно протянул тот же голос.
Симаненко смотреть вниз не решался… Ему казалось, что если он увидит, как меж собой разговаривают восставшие танки, он совершенно точно сойдёт с ума! Хотя, если подумать, кто ещё мог шептаться там внизу?
—За болтовню. — обрубил хриплым шёпотом «Батя». — Приказ какой был?
— Ну я ж образно… — снова потянул обидой первый
В ответ снова тихо брякнуло.
— Пошли!
Один за другим — неожиданно легко и бесшумно, пригибаясь и ныряя за укрытия — восставшие «танки» потянулись в сторону разбитых бункеров.
Тем временем, на развалинах что-то начинало происходить. Шевельнулась в белом пятне бетонного крошева одна тень, другая… по ту сторону развалин затеплился огонёк…
Симаненко выдохнул, сжал зубы и, решительно оторвав побелевшие пальцы одной руки от прохладного осинового ствола, решительно потянул к глазу винтовку, висевшую через плечо на хитром одноточечном ремне. Винтовка была немецкая, трофейная. С трубочкой оптического прицела — на который как раз сейчас и возлагались все надежды.
***
Мессеры. Это были мессеры. Необычно ровный свет разожжённого «огня» в достаточной мере освещал их изломанные, вздыбленные крупной чешуёй — но всё ещё сохранившие остатки небесного стремительного облика — корпуса, чтобы признать в них недавние «мессершмиты». Да и жёлтые кресты выдавали…
Мессеры работали: двое рылись в земле, один «жёг костёр» — держал на конце длинной палки чуть дрожащий синевато-белый огонёк. Держал грамотно, пряча свет за крупными обломками и останками бункерных стен так, что видеть его можно было если только с высоты. «С осины, например» — нервно ухмыльнулся Симаненко.
Ещё одна уродливо-угловатая, вздыбившаяся «чешуёй» тень ростом повыше маячила в стороне, выделяясь на фоне светлых осин угольно-чёрным пятном. Ещё что-то, казалось, шевелилось дальше в лесу…Но рассмотреть это ни глазами, ни в прицел Симаненко не мог. Зато, до боли вглядываясь в темноту, он таки упустил тот момент, когда на развалинах бункеров появились танки. Точнее, всего один из них.
На удивление, этот момент упустили и мессеры тоже. По крайней мере, сперва они ещё продолжали копаться в земле… И только потом внезапно вскинулись навстречу вышедшему на чистое место «танку».
«Будут драться» — понял Симаненко.
Но драки не получилось. Железные чуды постояли друг напротив друга, побалакали о чём-то… Ветерок донёс до Симаненко хрипловатое «да разве ж я мешаю?» — и «Батя» (а голос несомненно принадлежал ему) по-старчески неловко опустился на хищно оскаленные останки бетонной стены. Мессеры же, постояв, снова принялись за работу.
Дальше было скучно. «Батя» балагурил вполголоса — ветер иногда доносил обрывки фраз. Мессеры рыли с тупостью и упорством хрюшки, попавшей в огород — опускаясь всё глубже и глубже.
Только когда небо уже начало понемногу светлеть — а сил сидеть а осине не было уже почти что никаких — на руинах наметился перелом. Мессеры вытащили что-то снизу, из выкопанной ямы. Мгновение спустя на поляну к блиндажам выскочили ещё трое «танков». А из лесу показался чуд с такой рожей, что Симаненко — опять — едва удержался на осине, поймав её в первый раз в прицел.
«Мессеры» вскинули свои руки-грабли в фашистском салюте.
«Танки» угрожающе подались вперёд.
Страшенный чуд посверкал горящими огненными глазами — и вдруг ощетинился таким количеством пушек, что хватило бы на целый полк.
И только «Батя» продолжал сидеть и покачивать головой.
А тень, мелькнувшую за спинами «мессершмитов», кажись, и видел один только Симаненко в свой оптический прицел. Мелькнула тень — и вместо одной грязной штуковины на земле оказалась другая. которую «мессеры» сгребли и потащили в лес. Пешком. То ли не умели обратно взлететь, то ли не хотели… А танки потянулись обратно к осине.
***
— Нет, Батя, ну откуда ты узнал, что им в штабе приказано было?! — восхищённо сипел снизу, из-под осины, давешний «обиженный» — Ну а если бы драться пришлось? У нас же тут расположение под боком! Ночь! Спят все! Да и Витольд…
— А вот не пришлось бы! — поучительно с хрипотцой высвистывал Батя
— Ну почему не пришлось-то? Чужая душа — потёмки!
— Приказ у них другой!
— Нет, Батя, вправду, скажи, откуда ты знал? — влился третий шёпот.
— Откуда-откуда — проворчал Батя — Слушать надобно! Сколько раз встречаемся? Уж могли бы запомнить, что эти врать не умеют. Что на уме, то и на языке. Сказано забрать самописцы, значит, будут забирать самописцы.
— А самописцы-то, вот они! — насмешливо протянул четвёртый. — А эти болваны пускай карбюратор Гитлеру на показ тащат.
— А это Пелагеюшке быстроногой спасибо скажи — проскрипел Батя. — И кто у меня её пигалицей ещё хоть раз назовёт, с ходу в медный лоб получит! Ну всё. Побалагурили и будет. Поехали.
***
— За вопиющее! Нарушение!! Устава!!! — гремел Песочный. — За то! Что заснул!! На посту!!!...
Симаненко близоруко щурился на сияющие медные ромбы в петлицах лейтенанта; в глаза как будто насыпали по жмене крупного абразивного песку. Да и стоять образцово смирно — после ночи, проведённой на осине — было достаточно трудно.
Всё равно теперь уже было всё равно. За то, что заснул на посту — от Песочного — менее высшей меры ждать не приходилось. Ну то есть потом, после того, как пропесочит на виду перед строем.
А страшно почему-то не было. После всего того, что случилось, голова вообще думала вяло, всё возвращаясь и возвращаясь к увиденным сюрреалистическим картинам: встающим с мёрзлых полей танкам, выворачивающимся наизнанку мессерам, страшной роже с горящими глазами; всё остальное, включая «вышку», по сравнению с этим казалось несущественным и бледным.
— Симаненко!!! — окрик в самое ухо заставил очнуться.
— Я!
— Нет, вы подумайте, он ещё и на ходу спит! — обернулся к строю Песочный. — После того, что…
— Поступаете в моё распоряжение. — казалось бы, совсем негромко, но тем не менее, совершенно непреодолимо перебил его стоявший чуть поодаль невысокого роста майор с неприметной внешностью чекиста. — За мной шагом марш.
И Симаненко зашагал вслед за майором. На Песочного он не оглядывался. и на полк — тоже. Оглянешься вот так, встретишься с кем глазами… И его за тобой в чеку потянут. За компанию.
— Пришли. Залезай. — Майор распахнул люк миниатюрной танкетки с двумя торчащими впереди пулемётами. Места внутри было едва ли на одного…
— А… Как?
— Лёжа. — совсем не рассердился майор. И добавил, когда Симаненко уже улёгся на неудобно узкое ложе внутри пропахшей почему-то авиационным керосином машины:
— Как на осине-то усесться, небось, сам догадался!
Посмотрел внимательно в глаза — и, улыбнувшись сочувственно, похлопал по плечу:
— Всё сам увидишь. Всё узнаешь. Новая у тебя, солдат, жизнь с этого дня начинается. Полностью новая. Вот сейчас до штаба доберёмся… Ну, Пелагеюшка, не подведи!